Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы
спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что́ было, очевидно, невозможно.
Неточные совпадения
Суворов не хотел знать, как искусный Полководец
спасает остатки разбитой
армии: ибо место первого несчастного сражения было б ему могилою.
— Мы стояли на фланге третьей
армии, около второй. Сзади нас осадная батарея. 19-го числа вдруг узнаем, что ее увезли. Куда? Знаете, куда? В Телин!.. Мы верить не хотели. Их
спасали! В начале боя
спасали пушки! Страшно, — вдруг достанутся японцам!.. Да что же это такое? Пушки существуют для
армии, или
армия для пушек?!
Я слушал, и вдруг мне вспомнился один эпизод из итальянского похода Бонапарта. Он осаждал Мантую. Ей на выручку двинулась из Тироля огромная австрийская
армия. Тогда Бонапарт бросил под Мантуей свои тяжелые осадные орудия, около двухсот пушек, ринулся навстречу австрийцам и разбил их наголову… Хотелось смеяться при одной мысли, — кто бы у нас посмел бросить двести осадных орудий! Всю бы
армию погубили, а уж пушки бы постарались
спасти.
— Да ведь я не знаю, правда ли это, люди ложь и я тож, рассказывают, что когда он получил приглашение на вашу свадьбу, разосланное всем гвардейским офицерам, то покушался на самоубийство, но его
спас товарищ… Это скрыли, объявили его больным… Теперь, впрочем, он поправился… и, как слышно, просится в действующую
армию…
«Рим меня бы казнил. Военная коллегия поднесла доклад, в котором секретарь коллегии не выпустил ни одного закона на мою погибель. Но милосердие великой государыни меня
спасает. Екатерина пишет: “Победителей судить не должно”. Я опять в
армии на служении моей спасительницы».
Только крайний пыл нападения, поставивший в тупик турецкую
армию и заставивший Османа-пашу быть излишне осторожным,
спас русские войска от еще больших потерь при преследовании.
«Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться. Виноватым Бог простит. Римский император требует вас в начальники своей
армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие согласиться, а ваше
спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы ваше время, а у меня удовольствия вас видеть. Пребываю к вам доброжелательным.
Он-то
спас под Эррастфером артиллерию русскую, давал фельдмаршалу через Паткуля известия не только о движениях шведской
армии, но и намерениях ее предводителя, навел русских на розенгофский форпост и так много содействовал победе под Гуммельсгофом.
В России сейчас образовалось три течения: одно хочет безусловно, без торга и без расчета
спасать родину, в которой видит вечную ценность, и требует дисциплины в
армии в целях патриотических и национальных; другое хочет
спасать родину условно, и расчетливо договаривается о том, чтобы родина была подчинена «революции» и «демократии», требует исключительно «революционной» дисциплины; третье безусловно предает родину и требует истребления ее во имя всемирной революции.
В начале июля в Москве распространялись всё более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из
армии в Москву. И так как до 11-го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что
армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может
спасти Россию.
Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть 800-тысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем,
армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами, русской
армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло
спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, т.е. сделать то самое, что должно было погубить их.
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не
спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской
армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.